облако тэгов
10. На стр. 8—9 напечатана статья польского журналиста, переводчика (среди прочего произведений К.Воннегута и Ф. Дика), редактора, политического деятеля Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk, которая носит название:
Курт Воннегут (1922–2007) в этом году, то есть в возрасте 85 лет, ушел из мира, которым не больно-то и дорожил. Он дебютировал в 1949 году как автор слегка фантастических рассказов в многочисленных литературных журналах. Это были дотелевизионные времена, люди много читали и с нетерпением дожидались нового номера своего журнала, который прочитывали от корки до корки. Эта литературная пресса представляла собой мощный всасывающий насос, неустанно нуждающийся в новых произведениях. Это был золотой век великолепных рассказов.
В отличие от своего ровесника, Филипа Дика, Воннегут печатал свои произведения не в пальповых НФ-журнальчиках, но в элегантных периодических изданиях типа “The Saturday Evening Post”, “Collier’s” и “Argosy”, и его отношение к научной фантастике было скорее «кузеновским», чем братским. Однако без НФ не было бы того Воннегута, какого мы знаем: «Пианола» — о грядущей революции,
«Сирены с Титана»,
«Колыбель для кошки» (где фантастический “лед-9” не является, правда, исходной точкой сюжета, зато его завершает),
«Бойня номер пять» (с жизнью, переживаемой в случайной очередности эпизодов),
“Slapstick” (с коллективным сознанием),
«Галапагосы» (с побегом от разума в пучины),
«Времятресение».
Все эти романы, не говоря уже о большинстве рассказов, не смогли бы возникнуть без НФ-замыслов.
Оставим, однако, профессорам-литературоведам решение проблемы был или не был Воннегут писателем научной фантастики. Важно то, что любители этой литературы могут наслаждаться фантастическими замыслами, а ее противники – замечательной прозой Воннегута, несмотря на содержание в ней фантастических элементов.
Ангажированный писатель
Продукцию творчества Воннегута не один раз пытались разложить по полочкам. То учреждали категорию «черных юмористов», то цепляли к писателю бирку «постмодернизма». Он сам считал себя наследником Марка Твена, но когда я сообщил ему, что Твен считается в Польше детским писателем, а не атеистом и личным врагом Бога, согласился с моим предложением считать его духовным и литературным наследником Вольтера. Действительно, если мы сравним Кандида и Билли Пилигрима из «Бойни номер пять», потерявшихся в непонятном мире, управляемом законами слепого случая, одного на фоне Лиссабона, уничтоженного цунами, второго на фоне Дрездена, обращенного бомбардировками в прах, их подобие окажется чрезвычайно большим.
Я позволю себе сказать, что Курт Воннегут писал попросту современные философские притчи, насыщенные вдобавок тем самым, что и у Вольтера, духом безбожия, в результате чего мир представал перед нашим взором хаотическим набором случайностей. Так, как, например, в «Сиренах Титана»: история человечества – это очередные литеры сигнала, который жертва крушения из Тралфамадории посылает на родную планету, словно бросает в океан бутылку с запиской, в которой просит о помощи.
Воннегут любил также называть себя идейным писателем. Так во времена социализма называли авторов, публично выражающих свое (разумеется единственно правильное) мировоззрение и политическое направление.
В интервью для «Плейбоя» (да, некогда «Плейбой» славился высоко оплачивавшимися интервью, взятыми у лучших писателей) на вопрос, почему он пишет, Воннегут ответил:
« -- По политическим мотивам. Я согласен со Сталиным, Гитлером и Муссолини в том, что писатель должен служить своему обществу. Я не согласен с диктаторами относительно того, как он должен служить. Я считаю, что он главным образом должен быть – и биологически обязан быть – фактором перемен. Надеюсь, что к лучшему.
-- Как это биологически?
-- Писатели – это высокоспециализированные клетки в общественном организме. Эволюционные клетки. Человечество пытается измениться, неустанно экспериментирует с новыми замыслами. Писатели – средство внедрения новых замыслов в общество, а также средство символической реакции на жизнь.
Мне не кажется, что мы властвуем над тем, что делаем. Мы делаем то, что делаем, и выражаем все общество – так как чувствительные клетки на поверхности нашего тела служат всему телу как целому. И когда общество находится в большой опасности, мы обычно трубим тревогу. Моя теория искусства опирается на принцип канарейки в шахте. Как известно, шахтеры брали с собой в шахту птиц в клетках, чтобы обнаружить с их помощью газ, прежде чем люди отравятся… Я думаю, что художников – всех художников – следует высоко ценить, потому что они – нечто вроде систем раннего предупреждения…»
О роли писателя он пишет также в «Колыбели для кошки»:
" -- Я собираюсь объявить всеобщую забастовку писателей, пока человечество не одумается окончательно. Поддержите меня?
-- Разве писатели имеют право бастовать? Это все равно, как если забастуют полицейские или пожарники.
-- Или профессора университетов. (…) Нет, мне совесть не позволит поддержать такую забастовку. Если уж человек стал писателем – значит, он взял на себя священную обязанность: что есть силы творить красоту, нести свет и утешение людям”.
И далее Воннегут задумывается над тем, а что бы стало, если бы вдруг перестали появляться новые книги, пьесы, рассказы, стихи? Не стали ли бы люди помирать, как мухи?
« -- Нет, они бы скорее перемерли как бешеные собаки, рычали бы друг на друга, все бы перегрызлись, перекусали собственные хвосты».
Неслабое представление о роли писателя и неслабое бремя ответственности. Ангажированные социалистические писатели знали (а если забывали, то им напоминали) какой мир и какое будущее они должны пропагандировать. У Курта Воннегута не было никакого позитивного представления. Самое большее, он говорил: «Не воюйте, не убивайте, не глумитесь над бедными и несчастными». Имел мировоззрение американского интеллигента с Восточного побережья, умеренного социалиста (там таких называют либералами) со всеми этого последствиями. Он был, например, пацифистом и противником кары смерти, а сторонником разрешения абортов и эвтаназии, написал и издал даже книжечку под названием «Благослови вас Бог, доктор Кеворкян» (Кеворкян, известный как Доктор Смерть, сидел в тюрьме за эвтаназию).
Воннегуту вообще мир не нравился, а Америка Джорджа Буша с ее войнами и отсылками к Духу Святому, переполняла чашу горечи, и в своей последней книжечке, состоящей из цитат, почерпнутых из предыдущих произведений («Человек без родины») Воннегут выписался из Соединенных Штатов, взял развод, вышел и хлопнул дверью.
Памятник безбожнику
Многие люди его покроя терпеть не могут Буша и ходят со значками ABB, что значит Anybody But Bush (Любой, только не Буш), но у Воннегута эта его заядлая неприязнь происходила не столько из любви Буша к бомбардировке отдаленных стран, сколько из его демонстративного христианства. Какое это христианство – другой разговор, но Воннегут, как воинствующий атеист не вдается в детали. Ибо вся его семья была из воинствующих атеистов, а сам писатель в старости исполнял функции почетного председателя общества сторонников свободомыслия American Human Association, заняв это кресло после смерти Айзека Азимова. На похоронах Азимова Воннегут неосторожно заявил, что Айзек вознесся на Небеса, заставив улыбнуться всех присутствующих на церемонии.
То есть отношение Воннегута к Богу не было равнодушным. Оно напоминает стоявший некогда в Советском Союзе памятник, на котором возвышался юноша, грозивший небу кулаком, и люди шепотом спрашивали друг у друга: «Если Бога нет, то кому он угрожает?» Вот и Воннегут то и дело вспоминает о Боге, которого нет. Чувствуется, что ему не хватает элемента в конструкции мира, но атеистические предрассудки не позволяют ему сделать этот шаг в пропасть. Что же остается делать? Терпеть с достоинством, уйти с достоинством – это программа древних стоиков, программа Петрония из «Quo vadis». Единственный рецепт Воннегута на исправление мира, это избавление от человечности. Люди вредят себе тем, что носят в черепе большие мозги. В позднем романе «Галапогосы» эволюция, а точнее деволюция приводит людей к превращению в дельфиноподобных существ, которые живут счастливо, играя среди волн. Можно и так, хотя эта оптимистическая развязка является выражением наичернейшего пессимизма.
Симпатичный пессимист
Ибо Воннегут – несомненно писатель-пессимист, и не известно, следует ли приписать это его вере в то, что Бога нет (чешский писатель Богумил Грабал – чистой воды атеист, но его произведения лучатся радостью жизни), или генам, несущим припадки депрессии и покушения на самоубийства в его родне. Он умеет, однако приправлять этот свой пессимизм черным юмором, создавая неповторимую смесь, принесшую ему огромную популярность не только на родине (от которой он перед смертью отрекся), но и в мире. По его произведениям ставились фильмы, создавались театральные и телевизионные спектакли, даже писались оперы (в Венгрии). Изрядной популярностью пользовался Воннегут и в Польше, где его книги беспрестанно издавались несколько десятков лет, а спектакли по ним ставились на театральных сценах. Писатель посетил Польшу в 1984 году как делегат PEN-клуба, чтобы оценить ситуацию польских писателей под правлением генерала Ярузельского после роспуска Союза писателей Польши. Тогда же он встретился с Лехом Валенсой и дал согласие на безгонорарное издание романа «Мать Тьма» с подпольным его распространением – это была единственная его книга, запрещенная ПНР-овской цензурой.
Этот великий пессимист сумел понравиться читателям всего мира и стать одним из важнейших писателей второй половины XX века. Вероятно потому, что в творчестве Воннегута явственно отражалась его необычайно симпатичная, лишенная всякой злобы, скромная личность. Будучи популярным среди студентов (американцы заставили включить его книги в литературный канон) и часто выступая на университетских празднествах, он как-то спросил у ректора, не будет ли его выступление слишком критическим в отношении политики. «Говорите что хотите, — ответил всякое видевший ректор, — люди все равно не запомнят, что вы им скажете, лишь подумают: симпатичный, однако, тип». Курт Воннегут, который, к своему удивлению, уже пребывает на Небесах (ну, может быть, в Чистилище) был без сомнения одним из самых симпатичных литераторов в литературе ушедшего столетия, а его книги еще долго будут читаться.
